«Юрий Рост: трубку – в приданое!»
из журнала Cigar Clan
№ 1, 2003
автор: Андрей Ванденко
фото: Александр Батыру
Лет, наверное, пятнадцать назад ходил я на Крымский Вал, чтобы посмотреть выставку фотопортретов Юрия Роста. Кажется, она называлась «Окна Роста». Не был Юрий Михайлович тогда еще ни лауреатом Государственной премии России, ни орденоносцем, ни обладателем «Триумфа», но народ на экспозицию ломился. И не ради того, чтобы лишний раз взглянуть на светлый лик кумиров – актеров, спортсменов, музыкантов да художников. Для этого вполне сгодились бы обложки «Советского экрана» и «Советского спорта». Рост всегда делал говорящие фотографии, позволявшие увидеть старых знакомых в новом свете. Что и рассказчик из Юрия Михайловича прекрасный, я давно подозревал, но убедился в этом сейчас, когда пришел в конюшню Роста – проще говоря, студию-мастерскую жилье, расположенное в самом центре Москвы на Покровке, чтобы поговорить о любви мастера к курительным трубкам…
– Заметил закономерность: многие бывшие спортсмены, те, кому в молодости приходилось «режимить», начинают, завязав с тренировками, усиленно пить и курить, словно наверстывая упущенное. Наверное, и вы, Юрий Михайлович, пристрастились к трубке, бросив активные физические занятия?
– Строго говоря, история спорта знает немало примеров, когда курение и выпивка сочетались с тренировками, не мешая результатам… Все зависит от кондиций конкретного товарища. Я спортом занимался практически профессионально, был чемпионом Украины среди юношей на дистанции 200 метров брассом, играл за команду мастеров в водное поло.
– Это в какие же годы?
– О! В середине пятидесятых.
– Так вы и Сталина помните? Может, у отца народов переняли любовь к трубке?
– Как у вас все просто получается! Говорю же: я всерьез увлекался плаванием и подумать не мог, что стану курить или тем более пить. Хотя, признаться, в детстве и баловался сигаретками. Точнее, папиросами «Спорт».
– Хорошее название, подходящее.
– Тогда даже поговорка гуляла: «Мы любим «Спорт», но папиросы. Мы любим «Труд», но шоколад». Еще помню папиросы «Пушка», которые были нам по карману. Папиросы второго не сорта, как сейчас говорят, а класса.
– Наверняка барахло.
– А ничего другого мы попросту не знали. Но, повторяю, курил я ровно до момента, пока не пришел в секцию плавания. Нас тренеры запугали, что хороших результатов курильщикам никогда не добиться, и я долго вообще не притрагивался к табаку. Пока не оказался в Ленинграде, куда перебрался из родного Киева.
– Каким ветром вас в Питер занесло?
– Долгая история… В 57-м году я успешно поступил в Киевский институт физкультуры, но вскоре возникли некоторые сложности.
– Какого свойства?
– Выгнали меня из студентов, отчислили.
– Чем проштрафились?
– Тогда начались гонения на поклонников Пастернака, стиляг, поборников джаза и прочих западных штучек.
– Неужели клеши носили?
– Нет, клеш появился позже, в ту пору в чести были трубочки…
– Ага, уже теплее: трубочки!
– Но не курительные… Комсомольские наряды ходили по улицам, замеряли брюки. Если они оказывались уже 24 сантиметров, то распарывали ножницами… Впрочем, главное прегрешение состояло не в ширине штанин. У нас подобралась очень симпатичная компания. Трое из института физкультуры, остальные из театрального, инженерно-строительного, университета. Мы читали самиздат, слушали запрещенную музыку, ничего более предосудительного не совершали. И все равно поплатились. Сначала нас выперли из комсомола, а потом и из вузов. Правда, наш ректор оказался порядочным человеком и дал возможность ходить на занятия. Преподаватели делали вид, будто нас не замечают. Через год мне позволили сдать все экзамены и зачеты, и я даже не отстал от своего курса.
– Вы про Питер не забыли, Юрий Михайлович?
– Я же предупреждал, что история длинная… Потерпите, подбираюсь к сути.
Пока учился в институте физкультуры, не бросал водное поло. И после окончания продолжал играть. И вот как-то на тренировочных сборах в Киеве познакомился с ребятами из Питера, которые стали звать с собой. Мол, нам в «Буревестнике» нужен хороший вратарь. А я в тот момент уже бредил журналистикой, готовился повторно поступать на журфак Киевского университета, куда меня с первой попытки не взяли, я не смог сдать экзамен по украинскому языку. А питерцы и говорят: «Зачем тебе этот Киев? Поехали к нам». Так и сделал. Отправился в Ленинград, подал документы на отделение журналистики филологического факультета университета. Меня приняли.
– Тут-то вы и начали курить?
– Ну да. Чтобы стоять в воротах, дыхалки хватало, а о больших спортивных победах уже не мечтал. Возраст был не тот.
– И все-таки: почему выбрали именно трубку?
– Наверное, из подсознательного желания выпасть из общего ряда, как-то выделиться из толпы. Раз все курят сигареты, мне обязательно нужна трубка. Не люблю быть частью целого. Лучше уж сам по себе. Потом, много позже, уже после смерти мамы, разбирал старые родительские карточки и неожиданно обнаружил фронтовую фотографию отца. Папа у меня был актером Киевского театра русской драмы, имел бронь и не попадал под призыв, но отказался от льгот и вместе с другом писателем Виктором Некрасовым (да-да, тем самым, автором «В окопах Сталинграда») ушел добровольцем на Великую Отечественную, где получил тяжелое ранение. На одном из снимков отец запечатлен с трубкой в руках. Так что некая предрасположенность была заложена, что-то сидело «в анамнезе».
– Первую свою трубку помните?
– Она досталась мне в подарок от коллеги – студента филфака. Паренек приехал из дальних краев, сейчас не вспомню, откуда именно. Иностранец, словом. И трубка у него была замечательная. Голландская. Или датская. «Крисвел». Я комплексами не страдал, попросил разрешения затянуться пару раз, а хозяин трубки взял и подарил ее мне. И табак презентовал. Банку «Кэбстена». Прямоугольная коробочка, где лежали нарезанные пластами табачные листы, которые надо было разминать, сушить…
– Словом, вам процесс подготовки понравился.
– Запретный плод! Он же всегда сладок. После стольких лет воздержания, связанного с регулярными занятиями спортом, я смог спокойно пить, курить, любить красивых девушек…
– Последнего, допустим, вам и раньше никто не запрещал.
– Это верно…
– А чужую трубку смоктать, в рот совать было нормально? Это, извините, гигиенично?
– Ерунда, легенды. Помыл с мылом, мундштук ершом почистил, коньячком или водкой продезинфицировал – и полный порядок, лучше, чем было.
Словом, пользовался иноземным подарком, пока случайно не заглянул в художественный салон на Невском, где увидел огромное количество дивных, фантастических трубок. Тогда и узнал о существовании Деда.
– Кого?
– Федорова. Алексея Борисовича. Великого трубочного мастера.
– Деда пишем с большой буквы?
– И никак иначе! Я упросил в салоне дать адрес мастерской и отправился в гости. Это была любовь с первого взгляда.
– Вы его или он вас?
– Я! Передо мной сидел совершенно уникальный человек. Это… это… Представьте равнину. Все спокойно, ровно, гладко. И вдруг – гора. Голову задираешь, а вершины не видно. Нет ее! Дед творил вещи, которые никто другой повторить не мог. Никто! До Деда делали трубки, но он создавал самобытные, ни на что не похожие экземпляры. Они иногда получались неправильные, с флюсами, неровностями, шероховатостями, но настоящие! Этот наивный гений работал по наитию, что не помешало Алексею Борисовичу стать основоположником русской трубочной школы, ярчайшим продолжателем которой является Володя Гречухин. Самое главное, что сделал Дед, создал стиль, вдохнул в трубку жизнь. Он рассматривал трубку, как Вернадский Землю – в системе мироздания.
– Творческий подход!
– Не то слово! Он не любил делать трубки на продажу, ему важно было увидеть конкретного человека, для которого работает. Каждая трубка – отдельный, самостоятельный образ. Поэтому он и не повторялся. Может, и захотел бы, но не смог. Помню историю, как Дед делал трубки для Сименона. Питерская переводчица романов хотела преподнести подарок знаменитому детективщику, но долго не могла решить, какой именно, пока не догадалась заказать трубки. Отправила посылку в Париж. У Сименона была отличная коллекция, но работы Деда его совершенно покорили. Там была даже трубка на крохотных подшипниках.
– Это еще зачем?
– Дед увидел на фото, что Сименон и за пишущей машинкой не выпускает изо рта трубку. Это неудобно, посчитал Дед, поскольку трубка застит страницу, мешает видеть. Вот и придумал трубу, как бы нависающую над машинкой. И куришь в свое удовольствие, и работаешь. А надоело дымить – толкнул трубку, она отъехала на колесиках…
Сименон даже в СССР собирался специально приехать, чтобы лично с мсье Федоровым познакомиться. Так и написал: «Мечтаю побывать в Ленинграде, но до экскурсии в Эрмитаж обязательно заеду к вам, Алексей Борисович». В Питер француз так, правда, и не выбрался, но в дружескую переписку с Дедом вступил. Федоров сделал Сименону массу уникальных трубок, ничего не прося взамен. Писатель, понимая, какое богатство ему досталось, однажды прислал ответный подарок – часы. Дед мне их показывал: «Чудак человек! Зачем мне эта безделушка?» Часы из принципа не носил, хотя это был настоящий «Ролекс».
– А у вас трубки Федорова есть?
– Осталось всего двенадцать штук. Из тридцати, если не больше. Потерял, раздарил… Думал, дурак, Дед будет жить
вечно…
– Алексей Борисович курил?
– Может, в молодости и баловался, но всерьез – нет. Вот маленькую выпить любил. У него был постоянный ассортимент – чекушка и соленый огурец. Если в гостях находилась дама, ей полагалась конфета. А как же: галантный кавалер, умевший очень красиво ухаживать. При этом обожал жену, четверть века отсидевшую на Колыме как враг народа, но не утратившую
красоты и очарования.
Гитару Дед частенько в руки брал. Он ведь кроме всего прочего был выдающимся певцом.
– Блатной репертуар исполнял?
– Что вы! Федоров – настоящий интеллигент, певший русские романсы, как никто сегодня.
– Малинин отдыхает?
– Вы бы еще Баскова вспомнили! Даже сравнивать нельзя! У Деда появлялись особые интонации в голосе, когда пел.
И слова он произносил на манер начала века. Трубки стал мастерить вынужденно – голос пропал. А так бы пел. У него и сценический псевдоним имелся. Что такое Алексей Федоров? Разколенкор. Дамы бросали драгоценности к его ногам. Что вы! Красавец, аристократ духа! Дед мог и матерок в нужном месте запустить, но при этом у него была удивительно правильная, чистая русская речь. Нет, Алексей Борисович – настоящий мастер. Во всем. Мог сделать прекрасную трубку из любого подручного материала, хотя специально ради Деда я завязал знакомства на фабрике «Ява» и покупал там колобашки по цене готового изделия. Хорошая трубка стоила тогда три рубля.Я брал колобашки и вез Деду…
Об этом человеке могу рассказывать бесконечно долго. Я так его любил, что попросил стать крестным моего сына. Массу знакомых в мастерскую к Федорову перетаскал. Многие артисты БДТ перешли на трубки Алексея Борисовича. Копелян, Толубеев, Басилашвили…
– Олег Валерьянович серьезный трубочник?
– Честно говоря, нет. А вот Копелян увлекался трубками понастоящему.
– А, к примеру, Янковский?
– Олег научился правильно держать трубку…
– По манере многое можно определить?
– Для значительной части публики трубка – лишь элемент тщательно создаваемого образа. Элемент, придающий допол-
нительную загадочность.
– Понт дороже денег?
– Речь именно о лепке образа. И тот, кто собирает трубки по названиям, как сейчас принято говорить, брендам, не трубочник… Правда, иногда человек втягивается. Начинает по-настоящему любить трубку. Как это, по-моему, случилось и с Янковским.
– А Василий Ливанов, наш доморощенный Шерлок Холмс, по-вашему, курит?
– Трубка у него в фильме хорошая, настоящая, из тыквы сделанная, но… нет, Вася не трубочник. Я знаю это.
– А у вас, Юрий Михайлович, какой стаж трубкокурения?
– Лет сорок. Это стало потребностью, частью жизни. Как когда-то общение с Дедом. Я перебрался в Москву, но продолжал регулярно ездить к нему в Питер. Мне уже и трубки его были не так нужны. Хотелось встретиться, поговорить. Поддерживали связь до его последнего дня… Он ведь не умер, а трагически погиб. Смерть всегда нелепа… Дед ходил с палочкой и однаж ды садился в троллейбус-гармошку, а водитель рано закрыла дверь. Деду зажало ногу, та попала под колесо, ну и… Пока везли в больницу, умер от потери крови. В Озерках его и похоронили… Уже четверть века прошло.
С тех пор живу без Деда. Трубки приходят, уходят, но таких, как у него, больше нет.
– Но любимые есть? Или дорогие?
– Любовь и цена не связаны друг с другом. Это разные вещи. Мне гречухинские трубки нравятся. Тут все переплелось – и манера мастера, и память о Деде. Володя мне много трубок подарил, я курю их с большим удовольствием. Особенно люблю одну, у нее, правда, есть маленький изъян, трещинка, но это мне не мешает.
…Мы сейчас вторгаемся в сферу иррационального. Никто не ответит на вопрос, за что он ценит ту или иную трубку. Нравится – и все тут! Среди моих знакомых есть несколько человек, совершенно двинутых на этой теме. Например, Шура Ширвиндт – фанат прямых трубок. А Костя Куксо – настоящий профессор, знает все фирмы, марки, специфические трубочные термины. Правда, и он обращается ко мне за консультациями, когда трубки начинают «плеваться».
– Это как?
– Мокрая трубка, понимаете? Но у Деда такого не случалось. Тут много хитростей – соотношение чашки, свода, мундштука…
– Взаимность обязательна?
– В отношениях? Наверное. Хотя трубки меняют хозяев. У кого-то приживаются, от кого-то уходят… Иные возвращаются спустя время. Отдельная жизнь! Есть в этом простом с виду предмете тайна. Его ведь даже называют изделием мелкой пластики, скульптурой в миниатюре… А американцы, к примеру, проводят соревнования по курению трубок. Национальный вид спорта. Существует так называемая трубка Макнамары, сделанная из кукурузного початка. Вот ее и курят на время – кто дольше.
– Какие самые дорогие трубки вам приходилось держать в руках?
– Однажды мне подарили безумную вещицу. Привезли из Англии трубу ценой никак не менее тысячи фунтов стерлингов.
– Она стоила того?
– Ни одна труба, если только не инкрустирована золотом и драгоценными камнями, не заслуживает таких денег. Ни одна! У той, английской, очень красивая деревяшка, форма выбрана изумительная, мундштук с придурью – словом, произведение искусства, но… В зубах не удержишь. Обычная трубка весит граммов тридцать, а эта, наверное, все семьдесят…
У меня раньше было много странных трубок. Например, эвенкийская, сделанная из охотничьего патрона. Или костяные трубки мира, которые совершенно не пригодны для курения, хотя, в принципе, курить можно из всего. Как и фотографировать.
– Вам приходилось кого-нибудь снимать с трубкой в руках?
– Есть фото Деда в мастерской, а кроме него… Думаю, Олег Янковский хорошо смотрелся бы. У Славы Говорухина труба ладно сидит. Он курит кривые, они выигрышно выглядят.
– Интересно, а женские трубки есть?
– Дед их делал. Со специальными мундштуками. Одну я Наташе Геворкян, помню, подарил… Но вообще-то женщины не очень любят трубки. С ними возни много – нужно чистить, ухаживать. То ли дело сигарета – выбросил окурок и дальше пошел. С другой стороны, трубка – вещь. Ее даже завещать можно и в приданое… А с сигаретами этого делать не станешь, верно? Дед как-то показал трубу и говорит: «Я тебе ее не продам и не подарю. И не проси». Я, конечно, задал вопрос: почему? Мастер и объяснил: «Ты на нее посмотри. Представь, идешь по набережной даже не Ниццы какой-нибудь, а нашей родной Ялты. Медленно прогуливаешься в фланелевых штанах и в белой рубахе, а за тобой тянется легкий запах табака… Такие трубки, Юра, разрушают семьи. Запомни это».
– А кальян вы курили?
– Пробовал. Дым вкусный, не скрою. У меня даже где-то стоит этот агрегат и лежат горы табака к нему, но… Это совсем иная забава. Чистый Восток! Другой ритм жизни, отношение к окружающему миру. Выпил кофе, вышел на балкон, раскурил кальян и кайфуешь… У нас все-таки не так.
– Травкой баловались?
– А как же без этого!
– И?
– Не-а. Не вставляет. Как-то с Битовым были в Голландии,
где у Андрея Георгиевича выходила книжка. Зашли в кафе, нам
предложили травку. Потом обменялись впечатлениями. Битов
сказал: «Выпивать лучше». Я полностью согласился. Берешь
бутылку, стакан, наливаешь, пробуешь, осязаешь… Выпивка
способствует объединению людей, ибо лишь горький забулды-
га квасит в одиночку. Курево разобщает. Ты замыкаешься, уп-
лываешь в облака дыма и витаешь там.
– Не скажите! Коллективный перекур – любимое занятие советских да и российских служащих.
– Это способ убийства времени на нелюбимой работе, а не
общение. Все-таки за бутылкой люди собираются, чтобы пого-
ворить, высказаться, послушать.
– Мне кажется или действительно у вас на лацкане пиджака значок с трубкой?
– Подарок. У меня и зажигалки в форме трубки были, и про-
чие игрушки. Правда, лучшую зажигалку сперли. Самое обид-
ное, что человек, который не курит…
– В фотолаборатории, наверное, страдаете без трубки?
– Раскуриваю в коридоре, чтобы бумагу не засветить, а по-
том спокойно дымлю. Везде это делаю – и на улице, и за рулем.
В постели только неудобно, пепел мешает.
– В дорогу трубки берете?
– Стараюсь взять те, которые не жаль потерять. К сожалению, такое случается периодически… Опыт показывает, что в любой поездке хватает пары трубок, хотя для понтов можно взять и пять. На такой случай даже есть специальная сумка с кармашками для табака, ершей и всего прочего. С другой стороны, есть риск лишиться не двух труб, а сразу пяти. Однажды так и получилось. Вышел из машины, положил сумку на капот, потом сел и поехал. А трубки были сказочные! И машины угоняли с трубками в салоне. Думаю, в общей сложности штук пятнадцать ушло.
– Авто?!
– Побойтесь Бога! Трубок. Расставаться с каждой жалко. Привыкаешь ведь. Ты же с ней вступаешь в – не побоюсь этого слова – интимный контакт. Она у тебя в зубах и на губах. Вы же не все себе в рот потянете, верно? Трубка должна создавать комфорт. Это даже не одежда, это обувь, которая обязана быть по ноге. Поэтому есть очень хорошие трубки известных фирм, которые никогда курить не стану. Не нравятся они мне! Скажем, «Петерсон» раздражает мундштуками. Я люблю плоские. Люблю – и все! Вообще стараюсь делать в жизни только то, что нравится. Работать – так работать, гулять – так гулять. Помню, однажды с Володей Гречухиным напились до поросячьего визга. Обмывали новый мундштук. Выкушали две бутылки беленькой, а из закуски была только банка сардин. Точнее, скумбрии, выдававшей себя за сардины. Шел очень душевный разговор – про Деда, про трубки, про жизнь. Когда водка закончилась, выбрались на улицу и в ближайшей рюмочной, кажется, на Невском добавили еще по сто граммов. Потом, помню, сели в метро, доехали до Гражданки, решили взять шампанского, чтобы не идти с пустыми руками к третьему другу. Когда брали бутылку, к киоску подъехала, как говорили раньше, «канарейка», машина патрульно-постовой службы, и бравые менты загребли нас. За аморальный облик. А мы же вели себя тихо, никого не трогали. Нас посадили в обезьянник к ворам, бомжам и проституткам. Шампанское отобрали, курево, правда, оставили. Гречухин пытался качать права, я требовал, чтобы вернули удостоверение обозревателя «Литературной газеты»… Не подействовало. Мы подремали, покурили. Потом мне все надоело, я стал шуметь, что на московский поезд опаздываю. Нас заставили написать протокол, указав количество выпитого. Я ограничился 150 граммами, а Гречухин поскромничал, написав только пятьдесят, чем умилил все отделение. И бутылку свою при выходе мы забрали. А вот удостоверение я забыл. Мне потом из милиции звонили. Вот до чего трубка доводит!
– Пить надо меньше!
– Закусывать надо лучше!
– Бросить курить не пробовали?
– Зачем? Это все равно что перестать любить. Какой смысл тогда жить? Здоровье беречь? У меня был друг, замечательный, величайший хирург Слава Францев. Он курил после инфаркта и говорил: «От сигарет бывает рак легких, от трубки – рак губы. Если же не курить вовсе, умрешь от рака желудка».
– Оптимист!
– Он прав. Не надо отказывать себе в житейских радостях. С каждой из трубок у меня связана своя история. Эту передала Лена Санаева. От Ролана Быкова. Эта от покойного Гриши Горина… Трубка перестает быть утилитарным предметом, превращается в сгусток памяти, хотя, на самом деле, любому курильщику нужно не больше дюжины трубок. Есть притча о молодом и старом музыкантах. Молодой перебирает струнами, импровизирует, а старый повторяет один аккорд. Жена старика говорит: «Совсем ты форму потерял». А тот отвечает: «Нет, старуха. Молодой еще ищет, а я уже нашел». Вот и я так… Трубка не предмет разговора, а лишь повод. Не знаю другого аксессуара, который был бы столь близок к человеку. Скажем, часы – железка, механическая штучка, отмеряющая полную ерунду под названием время, а труба – рукотворная вещь, несущая тепло. Сейчас специально для вас закурю, почувствуете запах моего табака и поймете, какое прекрасное занятие трубкокурение. Многим моим друзьям нравится, когда я курю. Надеюсь, и вы оцените.
